Компьютер тебе судья

РЕ:

Машинное обучение – очень модная тема и академические экономисты давно  облизываются на эти методы, пытаясь найти им применение в своих исследования. Одна из проблема в том, что машинное обучение используется прежде всего для целей предсказания, а академических экономистов интересуют прежде всего вопросы причинно-следственных связей и для этого они используют массу трюков для идентификации искомых эффектов. Разница, казалось бы, не большая, но достаточная для того, чтобы создать проблемы с тем, чтобы  «поженить» эти два подхода. Для того чтобы их объединить потребовались усилия целой группы компьютерщиков и экономистов, включая таких тяжеловесов как Йон Клайнберг со стороны компьютерных наук и Сендхил Муллаинатан со стороны экономистов.

Их работа показывает, что с помощью машинного обучения можно создать алгоритм, который гораздо лучше судей будет решать, каких подследственных надо оставлять под стражей, а каких можно оставить на свободе до суда. Ключевой вопрос ­– совершат ли они правонарушения, если их оставить на свободе. Просто так ответить на этот вопрос не так просто, так как у нас есть информация только о тех подследственных, который оставили на свободе.  И тут на помощь приходят «трюки» экономистов, а именно тот факт, что дела распределяются между судьями случайным образом, а судьи делятся на более «жестких» и более «мягких». В итоге,  некоторые подсудимые оказываются на свободе только потому, что им повезло и им повезло встретиться с «мягким» судьей, а некоторые оказываются за решеткой из-за того, что им достался  «жесткий» судья. Посмотрев на такие случае, можно показать, что машинный алгоритм, основанный только на объективной информации, известной на момент принятия судебного решения, действительно работает гораздо лучше судей и что количество содержащихся под стражей подозреваемых можно сократить больше чем на 40% (!) без изменения в количестве преступлений.

Так что оказавшимся под следствием людям остается только надеяться, что решение по их делу будет принимать компьютер, а не человек.

Сокращатели налогов

КС:

Хорошо, когда читаешь про одно и то же в новостях и в научных статьях. Республиканцы протащили через Конгресс снижение налогов - большое для корпораций, меньшее и довольно мутное (сначала налоги снизятся, потом несколько вырастут) для граждан. Это не "победа республиканцев" - это последствия той победы, которую они одержали год назад, когда впервые почти за десять лет у одной партии оказались в руках и законодательная, и исполнительная власти. А в статье чикагских финансистов Любоша Пастора и Пьетро Веронезе как раз объясняется, что снижение налогов - это то, чем занимаются республиканцы. И что неудивительно, что при демократах и темпы роста выше, и фондовый рынок растёт быстрее. Не потому, что они демократы и чем-то лучше, а потому, что республиканцев избирают, когда всё хорошо, чтобы они снизили налоги! Как это принято в финансовой экономике, авторы не слишком сильно заботятся о том, чтобы аксиоматика действий экономических субъектов была построена с нуля. Они просто предполагают, что есть стахостически меняющийся фактор - отвращение к риску. Когда люди (в среднем) сильнее боятся риска, они устраиваются на работу в госсектор и голосуют за тех, кто обещает большее перераспределение - за демократов. Когда меньше боятся - находят работу в частном секторе и голосуют за тех, кто перераспределение (вместе с налогами) сокращает...

РЕ:

В том, что налоги снижают республиканцы, безусловно, ничего удивительного нет. Отношение к уровню налогообложения во многом и определяет разницу между республиканцами и демократами. Удивительно то, что снижение налогов, происходящее при республиканцах,  оказывается не связано ни с ростом экономики,  ни с ростом фондового рынка. Статья Пастора и Веронезе как раз пытается объяснить этот парадокс, через меняющееся (по одному Богу известным причинам) отношение к риску. 

Идея интересная и достаточно легко объясняет почему  снижение налогов скоррелированно с меньшей доходностью фондового рынка. Но вот для объяснения связи с меньшим экономическим ростом им приходится уже прибегать к достаточно изощренным предположениям о том, что для экономического роста полезно, чтобы часть предпринимателей перешла на работу в госорганы. Предположение далеко не самое очевидное, да и, мне кажется, не особо подтверждающееся эмпирически, так как из него следует, что должны быть очень сильные циклы в количестве госслужащих - больше при демократах  и меньше при республиканцах. На сколько я помню, таких циклов, на самом деле нет. 

Да и свидетельств того, что отвращение к риску выше при демократах тоже нет. Аргумент о том, что при демократах выше премия по акциям - хороший пример циркулярной логики, так как именно эту премию их модель и пытается объяснить. Т.е. вывод модели используется как довод в пользу предположений модели – эдак можно любую модель обосновать. 

Еще интересно, что у авторов проходит по категории "рациональное" объяснение, а что по категории "бихевиоральное." Тот факт, что по неизведанным причинам у людей от балды меняется отношение к риску, оказывается, рационально.  А если люди не могут полностью точно инкорпорировать будущий рост в цены акций, то это сразу же становится "бихевиоризмом." Забавно.

Так что идея, конечно, интересная, но как объяснение различий в экономическом росте между демократами и республиканцами звучит малоубедительно. 

Зачем быстро расти, когда можно не сильно падать

РЕ:

Обычно, когда пытаются объяснить разницу в экономическом развитии между странами, люди пытаются объяснить причины того, почему какие-то страны растут быстрее других. При этом игнорируется тот факт, что экономики сжимаются  также часто как и растут.  Более того, работа Стефана Броадберри и Джона Уоллеса показывает, что если посмотреть на долгосрочный рост экономик и начиная с 1950х и начиная с 13го века, то он объясняется прежде всего не скоростью развития в те периоды, когда экономика росла, а скоростью падения, когда экономика сжималась. То есть для долгосрочного роста гораздо важнее избегать кризисов, чем добиваться резкого роста.

КС:

Ну да, не очень-то удивительно. Я помню, как мы мучили будущих экономических журналистов задачей. От Москвы до Петербурга 600 километров. Если "туда" ехать со скоростью 100 км/ч, а обратно - 60, то какая будет средняя скорость? Правильный ответ - 75 км/ч, но ответ "80" звучал довольно часто. (Попробуй на своих знакомых.) Ближе к 60, чем к 100. Более сложный расчёт с тем же самым механизмом показывает, что когда едешь на машине час-два, то средняя скорость почти никак не связана с тем, ехал ты 100 или 90, а сильно связана с тем - с какой скоростью шла пробка или сколько раз ты стоял на светофоре. Я не говорю, что результат Броадберри и Уоллеса не опирается на глубокий экономический механизм, при котором кризисы сильно замедляют рост. Один такой механизм - центральный элемент в книге Рейнхарта-Рогоффа "В этот раз всё будет по-другому" (финансовые кризисы оставляют более тяжёлые последствия из-за невозможности быстро ликвидировать долги). Но всё же интересно в какой степени замеченный эффект - чисто статистический артефакт.

Живучие альтернативные факты

РЕ:

На прошедшей недавно у нас в Барселоне конференции по экономике СМИ Катя Журавская рассказала свою новую работу (совместную с Оскаром Баррерой, Сергеем Гуриевым, и Эмериком Анри) про то, можно ли бороться с "альтернативными фактами" (т.е. банального вранья политиков) путем предоставления реальных фактов. Для этого они провели опрос среди сторонников Мари Ле Пен в котором они в начале давали людям почитать выдержку из ее речи с "альтернативными фактами," связанными с мигрантами, а потом давали им реальные цифры.

В качестве примера, были взяты три явно ложных утверждения Ле Пен: что доля мужчин среди мигрантов 99%, что доля неработающих среди мигрантов – 95%, и что гордые и мужественные французы, никуда не бежали во время немецкой оккупации. На самом деле, доля мужчин среди мигрантов – 58%, доля неработающих – 55.1%, а доля французов, переехавших на неокуппированный юг Франции составила 25%.

Результаты эксперимента, на самом деле, достаточно печальные. Альтернативные факты очень убедительны и существенно увеличивают поддержку Ле Пен и ее политики (особенно, если люди хотят в них поверить, т.е. уже симпатизируете Ле Пен). При это реальные цифры исправляет ошибочное мнение об обсуждаемых цифрах, но практически не снижают поддержку Ле Пен. То есть бороться с враньем политиков рациональными аргументами – бессмысленно. Клин вышибается клином и даже ради благих и разумных целей аппелировать, похоже, надо не к разуму, а к эмоциям избирателей.

КС: 

Тема, конечно, модная, но мне как-то этот подход не близок. Экономист, делающий такое исследование, занимается, по существу, любительской социологией. То есть субъекту приписывается очень специфическая схема общения с информацией: предполагается, что он "реально" заинтересован в том, чтобы знать настоящую, правдивую информацию, но действует нерационально, фактически против собственных интересов. Для этого придумывается объяснение, почему ему не нужна "правда". Например, как в давней статье Муллаинтана и Шлейфера, просто предполагается, что человек интересуется теми новостями, которые подтверждают его априорные представления. Кто сейчас в этом сомневается? Считай, что установлено, что люди массово потребляют "альтернативные факты" и это потребление сильно связано с априорными предпочтениями. Интересно было бы, если бы мы что-то узнали о том, как люди, потребляющие "альтернативные факты" действуют в этом реальном мире. Например, если Трамп будет говорить, что фондовый рынок растёт, когда он будет падать, то те, кто ему верит (добрая треть американцев) будет вкладываться исходя из "альтернативных" фактов или из обычных? А то, что потребители "альтернативных фактов" в них верят даже если им сообщить настоящие (но не имеющие прямого отношения к их действиям) - это меня не удивляет. В этом-то и проблема...

РЕ:

Про то, что было бы здорово проверить, что происходит в "реальном мире",  я, безусловно, согласен. Но, вот результаты там, к слову именно в том, что разубедить людей в альтернативных фактах очень легко. Но вот ложечки находятся, а осадок остается.

А уж про "любительскую социологию" это уж увольте.

Если в двух словах рассказать историю изучения воздействия СМИ, то условно там две эры. После того, как феноменом пропаганды всерьез заинтересовались после второй мировой, им занялись не просто профессиональные социологи, а такие классики как Пол Лагерфельд. И используя социологические методы пришли к выводу о так называемом "минимальном эффекте" - что СМИ могут лишь сделать более сильными ваши политические убеждения, но не изменить их. И почти пятьдесят лет литература существовала в этой парадигме.

И лишь в начале двухтысячных этим вопросом занялись экономисты, серьезно задумывающиеся о вопросах разделения корреляций и причинно следственных связей. И начиная с пионерской работы Дэвида Стромберга 2004го года пошли работы экономистов (включая и вашего покорного слугу), которые одна за одной стали показывать, что влияние СМИ на порядок более сильное. А теперь на семинарах разные умники утверждают, что эти результаты, которые отрицались полвека, на самом деле очевидные и никому не интересные. 

Так что на комментарии о том, что какими-то вопросами должны заниматься не экономисты, а социологи/политологи/психологи/историки и т.п. (как и к утверждениями об "очевидности" выводов), я мучительно пытаюсь относиться с иронией. Работы бывают прежде всего плохие и хорошие. А экономические они, социологические или политологические должно волновать администрацию университетов, распределяющих деньги по факультетам, а не исследователей.

Так я и знал! Чемпионство "Спартака" 1987 года...

КС:

Одно из главных переживаний моей юности  - это эпическое противостояние киевского "Динамо" с московским "Спартаком" в 1980-х. Видимо, в отсутствие других забот школьнику хватало времени переживать и за баскетбольный "Жальгирис" в не менее эпическом противостоянии с ЦСКА, и за Каспарова... Конечно, киевское "Динамо" было важнее и, по счастью, в основном радовало. В 1980-е они стали чемпионами пять раз, трижды выиграли кубок страны и во второй раз завоевали европейский кубок (что в истории  страны случалось на тот момент лишь трижды, а с тех пор - ещё, если считать и украинские, и российские команды - трижды).  "Национальной подоплёки" в соперничестве я не чувствовал - я-то болел за киевское "Динамо" в Москве, среди поклонников "Спартака". "Спартак" выигрывал меньше, зато играл красиво, в атаке немного напоминая "Барселону" эпохи Месси. 

Среди элементов "неспортивного соперничества" был следующий - на него открыто жаловалось киевское "Динамо". Московские команды играл на искусственном газоне - то в "Олимпийском", то в манеже ЦСКА. Киевскому "Динамо", сильнейшей команде страны, за которым стояло политическое руководство республики, имевшее огромное влияние в центре (кто не помнит, к 1985-ому году руководителями СССР уже тридцать лет были, в основном, выходцы из Украины) - как-то удавалось отмазываться от игр со "Спартаком" в манеже. Но остальным не удавалось! И я как сейчас помню эту весну 1987-го, когда "Спартак" играет в манеже в апреле! Против команд, которые уже два месяца играют на других полях...

Вот, Ян фон Урс, анализируя чемпионат Голландии, в котором есть и искусственные, и естественные поля, обнаруживает, что искусственное домашнее поле даёт преимущество хозяину. А манеж! Так я и знал! Хорошо было бы, если бы какой-то магистр или аспирант взялся бы посмотреть на преимущество, которое давало в 1980-е "Спартаку" манеж - протоколы матчей все доступны.

РЕ:

Я искренне возмущен и как болельщик Спартака, и как экономист.

Противостояние Спартака и киевского Динамо было и моим большим переживанием, правда, скорее, детства, чем юности. Национальной подоплеки в этом уж точно не было (по этому признаку я болел за Арарат, но в то время, в отличие от семидесятых, это было уже совсем бесперспективно). 

И именно благодаря воспоминаниям тех лет, сама фраза о том, что киевское Динамо жаловалось на "неспортивного соперничество" в виде игры в манеже, вызывает у меня возмущение. Уж кто-кто, а  команда, которую постоянно обвиняли в том, что ее впечатляющие успехи во многом основаны на административном ресурсе, могла бы и не заикаться о неспортивном соперничестве." Игру в манеже, также как и игру на своем стадионе, вообще сложно назвать неспортивным фактором. По такой логике и фактор своего поля можно назвать неспортивным. В конце концов, если манеж так сильно помогает, почему бы и в Киеве не играть в манеже? 

А вот "слив" матчей украинскими командами по указанию партийного руководства уж точно нельзя назвать спортивным фактором. И как раз эти обвинения несколько лет назад в своей магистерской диссертации в РЭШ проверил наш студент Сергей Воронцов (пардон, работы в свободном доступе нет). И показал он, воспользовавшимся всем  статистическим арсеналом, что людская молва была права. Украинские команды действительно с большей вероятностью проигрывали киевскому "Динамо", чем не украинские команды сравнимой силы. Так что, как говорили мы в детстве, чья бы корова мычала...

Ну, а как экономиста меня возмущает то, что большие профессора экономики занимаются исследованиями, которые по уровню дай Бог тянут на дипломную работу РЭШ. Можно долго рассуждать о том, стоит ли экономистам писать работы на темы, которыми традиционно занимаются историки/социологи/психологи, но статью, которая имеет смутное отношение хоть к какой-нибудь науке можно простить только болельщику Фейноорда  (который таки да играет на естественном поле). Ей-богу, работы фон Урса про легализацию марихуаны гораздо интересней.

Конкуренция вас в гроб вгонит

РЕ:

В свете нобелевской премии этого года как-то глупо критиковать поведенческую экономику, но у меня есть ощущение, что решая какие именно психологические особенности поведения людей инкорпорировать в свои модели, экономисты обращают внимание далеко не на самые вопиющие нарушения рациональности. Если людей оставить в покое и дать им возможность самостоятельно принимать решения, то они, конечно, иногда будут делать глупости, но не чудовищные. Настоящее безумство начинается, когда люди собираются в толпу. И именно социальное влияние может приводить к действительно серьезным (и, очень часто, плохим) последствиям.

Леонардо Бурстин из Чикагского университета - один из немногих экономистов, который серьезно изучает возможные негативные последствия социальных взаимодействий. В их статье с Филиппом Агером и Йоахимом Вотом изучается один из примеров социального давления –профессиональная конкуренция. Причем изучают они ее на достаточно экстремальном примере – немецких пилотов-истребителей во время второй мировой. Они показывают, что упоминание одного из пилотов в специальном военном листке, приводило к тому, что пилоты, которые когда-либо летали вместе с особо отмеченным пилотом, начинают пытаться "выслужиться." У небольшой группы самых квалифицированных пилотов это выражается в том, что они сбивают больше самолетов противников. А у пилотов похуже это проявляется, прежде всего, в увеличении вероятности погибнуть на боевом задании.

Достаточно доходчивый пример того, что попытка конкурировать с другими за социальный статус заставлять людей идти на самые крайние меры, иногда, со смертельным исходом.

КС:

На первый взгляд, это отдаёт "фриканомикой" - экономист, вооруженный мощнейшим арсеналом инструментов для анализа данных влезает в область, в которой ничего не знает и быстро выхватывает оттуда яркий результат. Поскольку "фриканомика" живёт потоком таких ярких результатов, увлекающиеся ею экономисты бродят по миру, погромыхивая сумкой со своими инструмента в поисках "хорошей идентификации" - такого исторического эпизода, в котором инструментами можно, по счастливой случайности, воспользоваться. Конечно, это требует навыка и даже мастерства, но среди результатов встречаются и абсурдные, и заведомо абсурдные и, самое обидное, такие, которые никогда бы не получил человек, который в этой области разбирается. Это я не к тому, что книга Левитта и Дабнера "Фрикономика" - плохая научно-популярная книжка. Это книжка прекрасная и я её всем рекомендую. Но вот "фриканомический подход" как научный мне кажется совершенно неплодотворным.

С другой стороны, авторы конкретной этой статьи в своей охоте за историями, в которых можно идентифицировать какой-то эффект и, значит, воспользоваться статистическим аппаратом, следуют определённой общей логике. Ищут истории, в которых есть социальное взаимодействие, которое можно как-то померить и потом смотрят на последствия. Статья того же Лео Бурстина с Егором про Трампа - это, в сущности, тоже про социальный капитал. Это не говоря уже про Йохим Вот является настоящим специалистом по гитлеровской Германии. Это же у него была статья про боулинг, который помогал строить социальные сети нацистов, которые помогли когда они брали власть? Такой результат - не сюрприз для историка, но очень важно было продемонстрировать, что социальный капитал - не универсально хорошая вещь, а нечто, что ортогонально добру и злу. Как луна, которая освещает путь и жертве, и хищнику.

РЕ:

Вот тут я совсем не согласен. Проблема "фрикономистов" в том, что для них идентификация первична, а вопрос, на который ищется ответ - вторичен. В руках есть молоток, и все вокруг превращается в гвозди. Можно сегодня писать про мотивацию политиков, завтра про аборты, а послезавтра про сумоистов. Вряд ли те же претензии можно предъявлять людям, которых интересует конкретный вопрос (например, социальные взаимодействия) и они ищут различные ситуации, в которых эти эффекты можно хорошо идентифицировать или проводить самому полевые эксперименты. 

И какая тогда альтернатива? Перестать обращать внимание на идентификацию и вернуться назад в восьмидесятые? То есть забить именно на то конкурентное преимущество, которое, пока еще есть у экономистов - серьезное отношение к разнице между корреляциями и причинно-следственными связями. Нет уж, увольте. Я лучше буду и сам пользоваться статистическим аппаратом, следуя определённой общей логике.

Образованная девушка стоит дороже

КС: 

Даже не знаю, откуда у меня в голове засел миф, что более образованные девушки "стоят" дешевле. Что, мол, более образованных меньше ценятся на, предположительно, "рынке невест". Реально невесты торгуются, в наши дни, в редких обществах и, даже когда передача невесты сопровождается выплатой денег наличными, это необязательно означает, что существует полноценный рынок. Понятно, что это необычный рынок - если "владельцем" товара выступает семья, но от невесты требуется согласие, то цена на таком рынке в меньшей степени передаёт "товарные свойства" товара, чем если бы от товара согласия не требовалось. (Если же "владельцем товара", получателем денег, является сама невеста, то это совсем другой рынок.) Но к делу - в статье Александры Воены из Чикаго и её соавторов "Bride Price and Women's Education" рассчитаны последствия дополнительных классов образования для цен на невест на некоторых африканских рынках. Цена растёт с увеличением количества классов, оконченных девушкой. Девушку, которая училась в школе больше, хотят взять замуж сильнее! Более того, правительственные программы, направленные на повышение уровня образования, работают лучше (работают!) именно у тех этнических групп, у которых существуют укоренившиеся традиции "рынка невест". 

РЕ:

Мне, вот, лично всегда казался гораздо более интересным вопрос о том, в каких сообществах "цена невесты" положительная (то есть семя жениха платит родителям невесты), а в каких эта цена отрицательная (то есть родителя невесты платят семье жениха). Обзорную статья на эту тему написала одна из основных специалистов по этому вопросу - Сиван Андерсон из Ванкувера. И из нее следует, что практика эта далеко не такая необычная, как нам может показаться и что экономические законы (например, относительная производительность и относительная редкость женщин и мужчин) там очень многое объясняют. А ирония цены на невесту заключается в том, что такая, казалось бы, дискриминационная по отношению к женщинам практика, на самом деле дает стимулы родителям инвестировать в образование своих дочерей и, по факту, скорее способствует равенству полов.